Неточные совпадения
— Это письмо того самого Столбеева, по
смерти которого из-за завещания его возникло дело Версилова с
князьями Сокольскими.
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до
смерти старик, призвав дочь и друзей своих, Пелищева и
князя В—го, велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят тысяч рублей.
По
смерти его и когда уже выяснились дела, Катерина Николаевна уведомила Анну Андреевну, через своего поверенного, о том, что та может получить эти шестьдесят тысяч когда захочет; но Анна Андреевна сухо, без лишних слов отклонила предложение: она отказалась получить деньги, несмотря на все уверения, что такова была действительно воля
князя.
Я упомянул о
смерти старого
князя Николая Ивановича.
Он уважал, правда, Державина и Крылова: Державина за то, что написал оду на
смерть его дяди
князя Мещерского, Крылова за то, что вместе с ним был секундантом на дуэли Н. Н. Бахметева.
Этому способствовало сначала падение мистического министерства
князя А. Н. Голицына, потом
смерть Александра.
В старину Заболотье находилось в полном составе в одних руках у
князя Г., но по
смерти его оно распалось между троими сыновьями. Старшие два взяли по равной части, а младшему уделили половинную часть и вдобавок дали другое имение в дальней губернии.
— Этот листок, в золотой рамке, под стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной, на самом видном месте, до самой
смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два часа! Как задержал я вас,
князь! Это непростительно.
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и вы, — обратился он к
князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до
смерти не убил! Верите ли,
князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил.
— Это ровно за минуту до
смерти, — с полною готовностию начал
князь, увлекаясь воспоминанием и, по-видимому, тотчас же забыв о всем остальном, — тот самый момент, когда он поднялся на лесенку и только что ступил на эшафот.
Коля, помирившийся с
князем еще до
смерти отца, предложил ему пригласить в шафера (так как дело было насущное и неотлагательное) Келлера и Бурдовского.
Читали вы,
князь, про одну
смерть, одного Степана Глебова, в восемнадцатом столетии?
Итак, посылала ли она письмо или не посылала — не знаю; но есть одно основание предположить, что не посылала, потому что
князь узнал наверно,что она в Петербурге и где именно, кажется, уже после
смерти ее.
— Э, помилуйте! Что может быть хорошего в нашем захолустье! — произнес
князь. — Я, впрочем, последнее время был все в хлопотах. По случаю
смерти нашей почтенной старушки, которая, кроме уж горести, которую нам причинила… надобно было все привести хоть в какую-нибудь ясность. Состояние осталось громаднейшее, какого никто и никогда не ожидал. Одних денег билетами на пятьсот тысяч серебром… страшно, что такое!
У генеральши остался еще после покойного ее мужа, бывшего лет одиннадцать кавалерийским полковым командиром, щегольской повар, который — увы! — после
смерти покойного барина изнывал в бездействии, практикуя себя в создании картофельного супа и жареной печенки, и деятельность его вызывалась тогда только, когда приезжал
князь; ему выдавалась провизия, какую он хотел и сколько хотел, и старик умел себя показать!..
Пожаловавшись, рассказал нам изложенные выше подробности о старом
князе и выразил надежду, что с его
смертью легче будет с наследником дело иметь. Любит он, Лазарь, нынешнюю молодежь — такая она бодрая, дельная! Никаких сантиментов: деньги на стол — и весь разговор тут.
В глубокой и темной тюрьме, которой мокрые стены были покрыты плесенью, сидел
князь Никита Романович, скованный по рукам и ногам, и ожидал себе
смерти.
—
Князь, — сказала она шепотом, — я слышала твой разговор с Дружиной Андреичем, ты едешь в Слободу… Боже сохрани тебя,
князь, ты едешь на
смерть!
Серебряный был опальник государев, осужденный на
смерть. Он ушел из тюрьмы, и всякое сношение с ним могло стоить головы Борису Федоровичу. Но отказать
князю в гостеприимстве или выдать его царю было бы делом недостойным, на которое Годунов не мог решиться, не потеряв народного доверия, коим он более всего дорожил. В то же время он вспомнил, что царь находится теперь в милостивом расположении духа, и в один миг сообразил, как действовать в этом случае.
— Нашел! — вскричал он вдруг и вскочил с места. — Дядя Коршун! Нас с тобой
князь от
смерти спас — спасем и мы его; теперь наша очередь! Хочешь идти со мной на трудное дело?
— Ты вломился насильно, — сказала она, — ты называешься
князем, а бог весть кто ты таков, бог весть зачем приехал… Знаю, что теперь ездят опричники по святым монастырям и предают
смерти жен и дочерей тех праведников, которых недавно на Москве казнили!.. Сестра Евдокия была женою казненного боярина…
Как ни бесстрашен бывает человек, он никогда не равнодушен к мысли, что его ожидает близкая
смерть, не славная
смерть среди стука мечей или грома орудий, но темная и постыдная, от рук презренного палача. Видно, Серебряный, проезжая мимо места казней, не умел подавить внутреннего волнения, и оно невольно отразилось на впечатлительном лице его; вожатые посмотрели на
князя и усмехнулись.
Опричники обступили
князя. Месяц освещал лицо его, бледное как
смерть, но кровь уже не текла из ран.
Но, вглядевшись пристальнее во всадника,
князь в самом деле узнал Михеича. Старик был бледен как
смерть. Седла под ним не было; казалось, он вскочил на первого коня, попавшегося под руку, а теперь, вопреки приличию, влетел на двор, под самые красные окна.
— Ох-ох-ох! — сказал старик, тяжело вздыхая, — лежит Афанасий Иваныч на дороге изрубленный! Но не от меча ему
смерть написана. Встанет
князь Афанасий Иваныч, прискачет на мельницу, скажет: где моя боярыня-душа, зазноба ретива сердца мово? А какую дам я ему отповедь? Не таков он человек, чтобы толковать с ним. Изрубит в куски!
Князь простил бы опричнику его дерзкие речи. Бесстрашие этого человека в виду
смерти ему нравилось. Но Матвей Хомяк клеветал на царя, и этого не мог снести Никита Романович. Он дал знак ратникам. Привыкшие слушаться боярина и сами раздраженные дерзостью разбойников, они накинули им петли на шеи и готовились исполнить над ними казнь, незадолго перед тем угрожавшую бедному мужику.
Много сокрытого узнавала Онуфревна посредством гаданья и никогда не ошибалась. В самое величие
князя Телепнева — Иоанну тогда было четыре года — она предсказала
князю, что он умрет голодною
смертью. Так и сбылось. Много лет протекло с тех пор, а еще свежо было в памяти стариков это предсказанье.
— Я не Малюта! — отвечал Перстень. — Я тот, кого ты от
смерти спас. Вставай,
князь! Время дорого. Вставай, я выведу тебя!
Не колеблясь ни минуты,
князь поклонился царю и осушил чашу до капли. Все на него смотрели с любопытством, он сам ожидал неминуемой
смерти и удивился, что не чувствует действий отравы. Вместо дрожи и холода благотворная теплота пробежала по его жилам и разогнала на лице его невольную бледность. Напиток, присланный царем, был старый и чистый бастр. Серебряному стало ясно, что царь или отпустил вину его, или не знает еще об обиде опричнины.
— Погоди,
князь, не отчаивайся. Вспомни, что я тебе тогда говорил? Оставим опричников; не будем перечить царю; они сами перегубят друг друга! Вот уж троих главных не стало: ни обоих Басмановых, ни Вяземского. Дай срок,
князь, и вся опричнина до
смерти перегрызется!
Как услышал
князя Серебряного, как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем в своем правом деле, но как мученик пошел за него на
смерть, — тогда забилось к нему сердце мое, как ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно как день, что не на вашей стороне правда!
Утро было свежее, солнечное. Бывшие разбойники, хорошо одетые и вооруженные, шли дружным шагом за Серебряным и за всадниками, его сопровождавшими. Зеленый мрак охватывал их со всех сторон. Конь Серебряного, полный нетерпеливой отваги, срывал мимоходом листья с нависших ветвей, а Буян, не оставлявший
князя после
смерти Максима, бежал впереди, подымал иногда, нюхая ветер, косматую морду или нагибал ее на сторону и чутко навастривал ухо, если какой-нибудь отдаленный шум раздавался в лесу.
«Ах вы гой еси,
князья и бояре!
Вы берите царевича под белы руки,
Надевайте на него платье черное,
Поведите его на то болото жидкое,
На тое ли Лужу Поганую,
Вы предайте его скорой
смерти!»
Все бояре разбежалися,
Один остался Малюта-злодей,
Он брал царевича за белы руки,
Надевал на него платье черное,
Повел на болото жидкое,
Что на ту ли Лужу Поганую.
Уже ее в тот самый час
Кончалось долгое страданье:
Чела мгновенный пламень гас,
Слабело тяжкое дыханье,
Огромный закатился взор,
И вскоре
князь и Черномор
Узрели
смерти содроганье…
Дядя нимало этим не смутился и опять выслал в зал к тетке того же самого дворецкого с таким ответом, что
князь, мол, рождению своему не радуются и поздравления с оным принимать не желают, так как новый год для них ничто иное, как шаг к
смерти.
Грязные языки, развязавшиеся после
смерти страшного
князя и не знавшие истории малахитовой щетки, сочиняли насчет привязанности княгини к Михайлушке разные небывалые вещи и не хотели просто понять ее слепой привязанности к этому человеку, спасшему некогда ее жизнь и ныне платившему ей за ее доверие самою страстною, рабской преданностью.
Со
смерти князя-то шел уже седьмой месяц, а ее тягости девятый исполнялся.
— Какая же болезнь у нее была? — спросил
князь опять как-то механически: его даже известие о
смерти Анны Юрьевны нисколько, по-видимому, не тронуло.
— О ребенке она не беспокоилась бы, — возразил
князь, потупляясь, — ребенок будет совершенно обеспечен на случай моей
смерти.
Дословно текст таков:], —
князь особенно об этом не беспокоился, — сколько он просто боялся физической боли при
смерти, и, наконец, ему жаль было не видать более этого неба, иногда столь прекрасного, не дышать более этим воздухом, иногда таким ароматным и теплым!..
На другой день после этого объяснения, барон написал к
князю Григорову письмо, в котором, между прочим, излагал, что, потеряв так много в жизни со
смертью своего благодетеля, он хочет отдохнуть душой в Москве, а поэтому спрашивает у
князя еще раз позволения приехать к ним погостить.
— Попросту выходит: выйти замуж за
князя, обобрать его и рассчитывать потом на его
смерть, чтоб выйти потом за любовника. Хитро вы подводите ваши итоги! Вы хотите соблазнить меня, предлагая мне… Я понимаю вас, маменька, вполне понимаю! Вы никак не можете воздержаться от выставки благородных чувств, даже в гадком деле. Сказали бы лучше прямо и просто: «Зина, это подлость, но она выгодна, и потому согласись на нее!» Это по крайней мере было бы откровеннее.
Князь проживет год, много два, и, по-моему, лучше уж быть молодой вдовой, чем перезрелой девой, не говоря уж о том, что ты, по
смерти его, — княгиня, свободна, богата, независима!
— У Верещагина есть картина: на дне глубочайшего колодца томятся приговоренные к
смерти. Таким вот точно колодцем представляется мне твой великолепный Кавказ. Если бы мне предложили что-нибудь из двух: быть трубочистом в Петербурге или быть здешним
князем, то я взял бы место трубочиста.
Говоря о
смерти Святослава, «Записки» утверждают, что он утонул в Днепре во время боя: видно, что автор боялся, чтобы не унизить достоинства великокняжеского даже рассказом о позоре, учиненном над трупом
князя.
Это было уже после
смерти его, и Екатерина, на доклад Державина, «извинив, что
князь многие надобности имел по службе и нередко издерживал свои деньги, приказала принять на счет свой государственному казначейству» (стр. 337).
«Беда! — сказал он, —
князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и
смерти крик сильнее,
Где кровью облит мертвый и живой,
Где в бегстве нет надежды никакой:
Он там! — смотри: летит как с неба пламя;
Его шишак и конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму сын природы —
А лесть была чужда степей свободы!..
Взглянул на небо молча
князь,
И, наконец, отворотясь,
Он протянул Селиму руку;
И крепко тот ее пожал
За то, что
смерть, а не разлуку
Печальный знак сей обещал!
И долго витязь так стоял;
И под нависшими бровями
Блеснуло что-то; и слезами
Я мог бы этот блеск назвать,
Когда б не скрылся он опять!..
В том же году
князь Яков Иванов, сын Лобанов-Ростовский, да Иван Андреев, сын Микулин, ездили на разбой по Троицкой дороге к красной сосне, разбивать государевых мужиков, с их, великих государей, казною, и тех мужиков они разбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до
смерти.
С другой стороны, тщательно записывается время рождения и
смерти всякого
князя, описывается его нрав, его наружность; его отношение к духовенству никогда не забывается, — и только.